Андрей Мартьянов - Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
— У него замечательно получается, правда? — спросили рядом, и, оглянувшись, Гай увидел неслышно подошедшую мистрисс Уэстмор. Девушка выглядела на удивление спокойной, но сэр Гисборн счел это невозмутимое спокойствие родственным затишью перед близкой грозой или бурей.
— Правда, — согласился он и озабоченно спросил: — Ты Мак-Лауда не видела? Как бы опять чего не натворил…
— Стоит в другом конце зала, — Изабель махнула рукой, указывая направление. — Увлеченно обсуждает с мессиром Рамоном то ли преимущества рубящего удара перед колющим, то ли бурную историю замка Ренн, а также слегка пугает дам своими варварскими манерами. Впрочем, дамам нравится — я имею в виду не только манеры мессира Дугала, но и его самого. Не стоит беспокоиться, он знает правила здешней игры и отлично понимает — неприятности нам сейчас нужны меньше всего, — она ободряюще улыбнулась и полушепотом спросила: — Вам здесь не по душе?
— Да, — сэр Гисборн кивнул и попытался объяснить свой ответ: — Я никак не могу отличить, когда они говорят правду и когда лгут. Что кроется за их любезными улыбочками и расшаркиваниями? Иногда мне мерещится — дай им волю, они бросятся на нас и растерзают на кусочки, а потом начнут убивать друг друга.
— Вы преувеличиваете, — мягко сказала мистрисс Уэстмор. — Де Транкавель и их приближенные — самые обычные люди. Высокомерные — да, кичащиеся древностью своего рода — вполне возможно, слегка презирающие всех остальных — кто из нас без греха? Вы совершенно напрасно полагаете здешних обитателей закоренелыми обманщиками. Мы для них — никто, проезжие гости, вдобавок с подозрительным поручением. Разумеется, никто и не подумает знакомить нас с местными тайнами и подробностями жития семейства из Ренна. Настанет следующий день, нас церемонно попросят вон, и к вечеру уже позабудут.
— Это так, — вынужденно признал Гай. Разумные суждения девушки успокаивали и внушали надежду на благополучный исход запутавшихся событий, однако часть его разума продолжала упорно твердить: пребывание в Ренн-ле-Шато, пусть даже в течение одного-двух дней, не сулит ничего доброго.
Песня закончилась, зал наполнил приглушенный ропот беседующих голосов, шуршание длинных женских одежд и шарканье подошв по каменному полу. Изабель, кратко извинившись, улизнула, намереваясь перемолвиться с Франческо. Посмотрев ей вслед, Гай решил, что на сей раз мистрисс Уэстмор не повезет — у ее попутчика уже имелась внимательная собеседница, не собиравшаяся уступать своего места. Именно эта девочка (поначалу сэр Гисборн ошибочно принял ее за не вышедшую ростом молодую женщину, и только в следующий миг сообразил: перед ним подросток четырнадцати-пятнадцати лет) привела мессира Бернардоне на вечеринку, и бесцеремонно прикрикнула на молодых людей из свиты Рамона де Транкавеля, рискнувших высказать недовольство соседством с простолюдином. Молодые люди поспешно удалились и весь вечер старательно избегали случая вновь столкнуться с решительно настроенной девицей.
Сию молодую даму, ни на шаг не отходившую от Франческо и смотревшую на него преданным взглядом, звали, как вскоре выяснилось, Бланкой де Транкавель. Она приходилась графу Редэ четвертым, самым младшим отпрыском, отличалась крайне неугомонным характером, безмерным любопытством и умением заставлять окружающих испытывать к ней невольное уважение. Гай представления не имел, когда и как Франческо успел с ней познакомиться, а мимоходом глянувший на трогательную картину восседающих рядом наследницы Ренна и заезжего менестреля Мак-Лауд оскорбленно провозгласил:
— Вот так всегда! Сначала ноет, будто его не допускают в приличное общество, а не успеешь оглянуться — он уже там и вовсю любезничает, пока ты топчешься у дверей и робко спрашиваешь: «Можно войти?..» — после чего удалился на поиски достойной компании.
Убедившись, что с попутчиками все обстоит благополучно, Гай поискал в пестром круговороте необходимого ему человека, обнаружил его среди слушателей Франческо, и недовольно подумал: «Стоило нам здесь появиться, как все сразу же возжелали втянуть нас в свои темные дела. Неужели они не могли решить все сами, без постороннего вмешательства? И какая от нас может быть помощь — мы же понятия не имеем о творящемся здесь, если не считать имен хозяина замка и его детей да моего личного смутного ощущения, будто в этом великолепном Ренне не все ладно».
Человек, интересовавший сэра Гисборна, словно услышав его размышления, обернулся и еле заметно кивнул в сторону двери — не входной, а другой, спрятанной за занавесями в самом темном углу зала, и позволявшей очутиться на лестнице, выводящей в верхний двор. Что ж, обещания надо выполнять, кроме того, Гая крайне интересовало, какими секретами намерен поделиться с ним и Дугалом один из братьев де Транкавель, носивший весьма непривычное для английского слуха имя — Хайме.
…Он поджидал их на деревянной галерее, опоясывающей второй ярус донжона, спрыгнул с высоты человеческого роста и безукоризненно приземлился, слегка рисуясь своей ловкостью. Звонко щелкнули каблуки о гладкие плиты двора, неизвестный замер, покачиваясь на слегка согнутых ногах, похожий на опасного хищного зверька, готового при любом движении как улизнуть, так и осторожно подойти поближе. Выглядел он не старше Франческо, и даже в наступающих сумерках Гай с удивлением разглядел, какой настороженный взгляд устремлен на них. Взгляд уже немолодого человека, привыкшего жить с чувством постоянного страха за свою жизнь и наполненного подозрением ко всем людям мира.
— Хайме де Транкавель, — отрывисто представился незнакомец, внятно произнося каждое слово, как свойственно лишь недавно освоившим чужой язык людям.
— Простите, а сколько вас всего? — с издевательской вежливостью осведомился Мак-Лауд. — Кого тут не встретишь, сразу заявляет, мол, я — де Транкавель…
— Семеро, вместе с женой Рамона и ее братом, — Хайме принял вопрос всерьез, то ли не заметив, то ли не обратив внимания на скрытый намек. — Отец, Рамон, Тьерри, я, наша сестра Бланка, мадам Идуанна и Гиллем де Бланшфоры. Вас я знаю. Вы из Англии, едете в Палестину.
— Просто удивительно: мы тут не знакомы ни с кем, зато нас знают все, — на шотландца опять напал стих болтливости. — Гай, вдруг мы уже успели прославиться на весь белый свет и не заметили этого?
— Уймись, — посоветовал компаньону сэр Гисборн и обратился к снедаемому нетерпением Хайме: — Допустим, вы нас знаете, мы вас теперь тоже. О чем вы хотели поговорить?
— Не сейчас. Не здесь, — молодой человек резко оглянулся, раздраженно смахнув упавшие на лицо длинные черные пряди («Неужели они до сих пор соблюдают традицию Меровингов? — мельком подумал Гай, вспомнив легенду о древних королях франков. — Не стригут волосы, дабы не потерять могущества?»). — Вас пригласили на это сборище, которое они именуют quodlibet, да?.. — он вдруг сбился, дернув углом рта и с внезапно прорезавшимся акцентом пробормотал: — Cerdo de mierda, почему я должен вам верить? Вы ничем не отличаетесь от всех прочих… — он попятился к всходу на галерею. — Я не знаю… Если это ловушка, мне не можно…
— Нельзя прожить жизнь, не доверяя никому, — без обычной насмешливости сказал Дугал. Хайме пристально уставился на гостя, точно услышав некое откровение, и вдруг торопливо зачастил, путая норманно-французские слова с выражениями из незнакомого Гаю языка:
— На вечере смотрите за мной. Ближе к завершению я выйти — там есть лестница наверх, никто не заметит. Идите следом. Мне надо сказать — я не хочу быть среди того, что задумывает сделать Рамон, — он беспомощно глянул на иноземных рыцарей, еле слышно выдохнул: — Но мне так страшно… — и, сорвавшись с места, исчез, почти беззвучно взлетев вверх по ступенькам, прежде чем они успели осознать услышанное.
— Чего это он такой пуганный? — удивился Мак-Лауд. — Кстати, ты заметил: он брат Рамона, но не родной. Сын другой матери. Может, потому и мечется, как курица с отрубленной головой? Младшие всегда завидуют старшим, и наоборот. Пожалуй, я бы сходил потолковать с этим боязливым любителем тайн — вдруг он в самом деле знает нечто полезное?
— Тебе не кажется, что мы слегка перестарались? — озабоченно спросил сэр Гисборн. — Хозяин Ренна и его наследник твоими усилиями отныне убеждены, будто мы участвуем в их непонятных замыслах, а теперь еще этот мальчик… Как мы будем выглядеть, если раскроется, что нам ровным счетом ничего неизвестно?
— Смоемся раньше, чем нас заподозрят в надувательстве, — беспечно отмахнулся Дугал. — За что мне нравятся всякие устроители заговоров — они шарахаются от каждой тени, никому не доверяют и больше всего опасаются предательства собственных союзников. Умный человек способен без особенного труда прикинуться одним из них, разузнать нужное и преспокойно удалиться, пока они будут с пеной у рта обвинять друг друга. И вообще, довольно предаваться греху уныния, когда на белом свете имеется множество иных, более приятных грехов. Выберемся как-нибудь, не впервой.
